Спасибо, — тихо говорит и уходить собирается.
Бросаюсь к ней, как безумец. За руку не хватаю, а прикасаюсь тыльной стороной ладони к хрупкому изгибу локтя.
— Алиса! Ты… ты зачем это сделала? Ты куда идешь?
— Отстань! — вдруг зло она кричит и платье одергивает. — Ну что еще?
— Еще — это все! Чем это ты здесь занимаешься! Нафига тебе музей? Ты же ожоговым собиралась заниматься.
— Не твое дело, — рычит она и в грудь меня толкает. — Ты свое получил, а теперь иди наслаждайся.
— Наслаждаться?! Ты в фантазиях живешь! Будто все тебя обидеть хотят. Но я тебя не обижал! Это ты меня с землей сравняла опять.
— Да, — задушено говорит она и зажимает рот рукой, — да.
В дверях перепрыгиваю через турникет, потому что у нее карточка есть, а вахтерша меня не пускает.
Алиса резко разворачивается, наконец-то осознав что я не отстану. Это хорошо. Потому что я не отстану. Не знаю, что будет. И что делать буду. Но она будет со мной разговаривать, мать вашу!
— Я вызову полицию, если ты будешь продолжать в здании музея.
— Вызови, будь добра, — хрипло отзываюсь и издевательским оскалом морду кривлю: — Не могу дождаться.
— Что конкретно ты хочешь? — также хрипло говорит она. Опять в глаза не глядит.
— А ну посмотри на меня.
Она губы поджимает, и отворачивается в сторону.
Мне дурно становится, как вспоминаю, что губы сочные можно было целовать и захлебываться. Сколько угодно тогда зализывал. Но столько моментов упустил, когда мог чаще мять. Нет, дальше ничего без этого не будет. Меня не будет и ее не будет. Ничего. Либо вернемся, либо все.
— Посмотри на меня, я сказал, — рублю жестко и плечо заходится нервом, желая прокрутиться.
Алиса попросту уходит, а я у входа остаюсь гореть. Не знаю, сколько стою тут. Вахтерша из стеклянной кабинки испуганно выглядывает, когда голову поворачиваю.
На обратном пути тоже турникет перепрыгиваю.
В квартире стопорю себя час за часом. Зачем ключи отдал, да и еще так? Совсем отупел с ней. Теперь нечем давить. Унизил ее, хоть и заслуживает. Она заслуживает. Просто не буду наблюдать больше, как она унижается. Не хочу и не буду!
Никуда больше не сунусь. Все. Этот поезд уехал. Даже не смотрит на меня. Подняла клятые ключи, будто ей все равно, что я гадость замыслил. Я ей проектом смиренного благородства не буду! Где оплеуха хотя бы!
Слишком красивая сегодня. Я не вывезу завтра.
Выбухиваю половину бутылки вискаря и под душем морду тру. С мылом, как когда-то учили. Нет, не пойду завтра. И послезавтра. Скажет, что я не нужен. Мне плевать, но я не вывезу.
Не любит меня. Так что здесь странного? К делу это отношение не имеет. Она мне принадлежит, и она сама хочет со мной быть.
Не любит. Смешно думать, если бы любила. Ничего, меня вообще никто никогда не любил и ничего! Как-то выжил, а теперь с Алисой дальше по-настоящему лучше будет. Вот по-настоящему какое-то «лучше». Мне любви не надо, мне конкретика нужна.
Ты мне не нужен. Ты никому не нужен. Потому что ты все портишь.
Нехилые запасы соли внутри у меня во гнили посередине. Гниль печь не может, на то она и гниль, но печет же.
Острой болью соль всасывается и всасывается, и кажется, никогда не растворится.
Надоело! Я все решу, и нормально будет. Даже если ненавидеть друг друга с Алисой станем, вместе будем. Она стопорится, потому что не понимает всего. Потому что… меньше меня хочет, чем я ее.
Но ничего. Этот безухий оборвыш столицу взял, и перед выкрутасами Алисы не остановится.
С утра бухаю еще виски и за руль сажусь. Просплюсь на том свете уже. Чекаю, нормально ли, не поводит ли совсем в стороны. Сойдет.
Оказывается, не утро, а полудень уже.
Муравьи музейные уже что-то перетаскивают в соседнее здание. Военоначальница, в красном сарафане, что-то им командует. Давай, распоряжайся моим имуществом. Женой мне будешь по-любому. Хоть в гробу я буду. Воскресну все равно и ты моей станешь.
Вылажу из Куллинана. К капоту прислонившись, курю и слежу за всеми пертурбациями.
Она меня замечает. Через минут пятнадцать, посмотрев в мою сторону несколько раз, сама идет. У меня в пятках пульс бьется, а снизу их асфальтная лава жрет. Затягиваюсь сильно глубоко. Голос ее по затылку царапинами проходится. Господи, хотя бы раз еще.
— Ты… Ты в здание заходить не будешь?
— Зачем? — сиплю я.
Внимательно смотрит на меня. Вытираю рот рукой, потому что плечо унять движением надо.
— Ты… нормально все? — спрашивает она нерешительно.
— Иди ко мне, я тебе на ушко расскажу.
Алиса вспыхивает, а у меня яйца огнем подтягиваются.
— Вася, — сбивчиво говорит, — ты что выпившим приехал?
— И выпившим уеду, представляешь?
— Это опасно очень, — выдавливает наконец.
Улыбаюсь, а Алиса хмурится. Мордашка пунцовая еще. Кто-то ее окликивает, но потом она опять ко мне поворачивается.
— Тебе нужно протрезветь. Или за руль не садись. Это не шутки. Ты десять водителей вызвать можешь.
— Я никогда с шофером не езжу. И собираюсь вон там, — на магазинчик угловой показываю, — еще и водки купить. С тобой поделюсь. И я внутрь тачки только жену свою пускаю, так что вот внутри на переднем с тобой и бухнем. Еще и на колени могу ее пустить.
— Прекрати, — вскидывает Алиса на меня воспаленные глаза, — сейчас же.
Когда уходит, отбрасываю курево. И в магазин топаю, кофе покупаю. На удивление, пить можно. В голове роща мыслей гнется, а кофеин как дождь на них обрушивается. Шелестит…
Боевая фея погладывает изредка в наш с Куллинаном бок. Через некоторое время беру второй кофе, потому что реально протрезветь не мешает. Наговорил тут уже. Странно, что в колени не упал, дурак.
Обжигаю себе руку кофе, ну и похуй. Жжет, конечно, но что-то в этом есть. Заземляет. Волдырь будет. Когда голову поднимаю, Алиса уже в шаге от меня.
— Это же кипяток совсем, — возмущается, — где аптечка?
Сдерживаюсь, чтобы не сказать, что у нее аптечка. На губах.
— Забей.
— Самой искать что ли?
Со вздохом открываю багажник кнопкой. Алиса пену от ожогов находит. Сама себя пачкает. Приказывает прислониться мне к заднему сиденью, дверь распахивает.
Слушаюсь молча. Взглядом ей все на